Или она все подготовила для того, чтобы Хван потерпел самое сокрушительное в своей жизни поражение.
Хван подошел к письменному столу. Его не удивило, что здесь не оказалось ни одной фотографии самой Ким Чонг. Если бы ей пришлось неожиданно бежать, фотографии шпионки были бы подарком для Корейского ЦРУ. Хван взял один из снимков.
– Ваши брат и мать? Ким кивнула.
– У них приятные лица. А это ваш дом?
– Был нашим.
Майор поставил фотографию.
– А этот коттедж? Его построили специально для вас?
– Господин Хван, пожалуйста, не надо больше вопросов. Теперь майор почувствовал в голосе Ким упрек.
– Прошу прощения.
– Мы заключили соглашение.., перемирие. Хван подошел к Ким.
– Госпожа Чонг, мы не заключали никакого перемирия. Вероятно, вы не правильно меня поняли, не так оценили наши отношения.
– Я все поняла правильно, господин Хван. Я – ваша пленница. Но я не предам свою страну, не стану сотрудничать с КЦРУ, и мне неприятны ваши попытки втереться в доверие, задавая вопросы о моей семье, моем доме. Боюсь, я уже достаточно скомпрометировала себя тем, что привезла вас сюда.
Хван был задет за живое. Не потому, что он не получил ответа на свой вопрос. Разумеется, он сам должен был узнать, кто построил этот дoм – местные строители или просочившиеся в страну агенты КНДР, а Ким должна была сделать все, чтобы Хван так ничего и не узнал. Таковы правила игры. Но больше всего майора вывело из себя то, что Ким Чонг была совершенно права. Возможно, она не шпионка по призванию, но это не мешает ей оставаться патриоткой. Майор ошибся, недооценив Ким Чонг. Впредь ему нужно быть осмотрительнее.
Ким опустилась на обшитую зеленым бархатом табуретку и сыграла несколько тактов джазовой пьесы, которую Хван не узнал. Потом Ким отбросила крышку пианино и сунула внутрь обе руки. Майор внимательно наблюдал за нею, она же, словно не замечая его пристального взгляда, отвинтила крыльчатую гайку, крепившую металлическую скобу, и извлекла из пианино компактную радиостанцию. На противоположной стенке инструмента хомутиком было закреплено взрывное устройство, связанное проводом с крышкой пианино.
Хван сразу узнал сверхсовременную радиостанцию «Кол-38» израильского производства. Корейское ЦРУ тоже хотело купить такие – они могли принимать и передавать сообщения в радиусе семисот пятидесяти миль, что позволяло заброшенным в тыл агентам вести переговоры со своими штаб-квартирами без всяких спутников. Источником питания «Кол-38» были легкие кадмиевые аккумуляторы, поэтому с ними можно было работать и в глухих уголках, вроде этой деревни Янгу. Что же касается надежности, то в этом смысле «Кол-38» превосходили – даже американские портативные радиостанции.
Ким подошла к окну, распахнула створки и поставила радиостанцию на подоконник. Прежде чем включить ее, Ким прикрыла рукой светящуюся шкалу, чтобы Хван не прочел частоту, на которую была настроена радиостанция.
– Если вы скажете хоть слово, вас услышат. Там не должны знать, что моя конспиративная квартира провалена.
Хван кивнул.
Ким нажала кнопку, и рядом со встроенным в верхнюю панель конденсаторным микрофоном загорелась красная лампочка.
– Оу-Мийо из Сеула вызывает «Дом». Оу-Мийо из Сеула вызывает «Дом». Перехожу на прием.
Кодовое имя из оперы, подумал майор Хван. Почему-то он решил, что такое имя очень подходит к разворачивающемуся здесь спектаклю в стиле Вагнера.
Через минуту громкоговоритель донес настолько четкий и неискаженный помехами голос, что Хван вздрогнул.
– «Дом» – Сеулу, Оу-Мийо. Мы готовы. Перехожу на прием.
– «Дом», мне нужно знать, не были ли украдены в КНДР армейские ботинки, взрывчатые вещества и другое снаряжение. Сегодня Корейское ЦРУ обнаружило следы всего этого у дворца. Перехожу на прием.
– Когда могла быть совершена кража? Перехожу на прием. Ким бросила взгляд на Хвана. Майор показал десять пальцев и одними губами произнес «месяц».
– В течение последних десяти месяцев, – ответила Ким. – Перехожу на прием.
– Если подобная информация поступала, мы сообщим. Конец связи.
Ким выключила радиостанцию.
Хван хотел было поинтересоваться, почему ей не дали ответ сразу, неужели в КДР сведения такого рода не хранятся в памяти компьютера, но вместо этого почему-то спросил:
– Как долго нам ждать ответа?
– Час... Возможно, чуть больше.
Хван поднес часы к свече, потом бросил взгляд в окно на черный силуэт Чо возле машины.
– Тогда мы заберем радиостанцию и поедем назад. Ким застыла.
– Я не могу.
– У вас нет выбора, госпожа Чонг, – сказал Хван и подошел к Ким. – Я уже пытался вам объяснить...
– Мы оба только выиграем...
– Нет! Прежде всего мы должны оставаться людьми. Я обязан довести расследование до конца, а здесь это невозможно. Обещаю – никто не увидит, как вы работаете с радиостанцией.
Ким задумалась, потом, решившись, сунула радиостанцию под мышку и закрыла окно.
– Хорошо. Останемся людьми.
Хван и Ким вышли в темноту. Зажегся фонарик, освещая им путь, и стоявший возле машины черный силуэт распахнул дверцу.
Трудно было найти два более непохожих лица, чем у появившихся на мониторе компьютера Эрнесто Колона и Багза Бенета. На вытянутом, изможденном лице шестидесятитрехлетнего министра обороны под глубоко посаженными глазами появились черные круги. Прежде Колон служил заместителем командующего ВВС США и лишь два последние года возглавлял важнейшее министерство страны. Это был живой портрет Дориана Грея, на котором были навечно запечатлены все решения, принятые в кабинете министра, – немногие удачные и гораздо более многочисленные ошибочные.